\"Песни китов\" целиком заполнены идеей смерти и любви, мортальности и витальности. Это практически чистая некросоциология: ее герои - ученые: цитология, физика, словесность. Текст все время напоминает о бренности, неопределенности, ненадежности живого, тогда как мертвое - стальное, механизированное - казалось бы, вернее, но тоже сыпется прахом. Воинственное кружение любви и механизма (механизма как инертности в том числе) Шпаковым разрешается в пользу первой. Да и верится как-то, что большая любовь \"служит\" и правда всю жизнь, даже будучи памятью-абстракцией, а машины вытесняются другими машинами или собственным несовершенством. Это про жизнь и смерть: деревья же сквозь железо растут все-таки. А сквозь иного человека порой ничто не прорастает, он сам как дерево в чужом балконе - прорастет и живет. В этой истории большой любви (я не знаю, как ее назвать чище, правильнее) есть море ощущений: тотальная невозможность с ней жить, потому что никто друг друга не понимает; такая же невозможность о ней забыть, потому что она есть; подлинное чудо, потому что знаешь, что она существует. И песни китов, объединив гигантскую лодку-оружие \"Кашалот\" и неподвластную человеку способность сообщаться и быть понятым на огромных расстояниях, песни китов как-то встали над этим противостоянием механики и тела. И это действительно почему-то сложно описать, как и сам звук. Один критический нюанс: есть что-то невинно-вульгарное в словах: Лорка, Аллка, \"по чесноку\", \"блин\" и пр., в интернет-жаргоне в духе 2000-х. Чертовски жаль, если я сноб. Но это кривит лицо, занятое чтением. Но это авторский стиль, да? Допустим. (\"Логико-философский трактат\" Витгенштейна сюда бы иллюстрацией горемычной приложить).