проза 38-летнего мюнхенца Александра Мильштейна редкий в теперешней русской литературе образец отточенного новеллистического Мастерства. Явные и подсознательные ориентиры автора Джозеф Конрад, Хулио Кортасар, Петер Хандке, Пол Остер...
Тексты, включенные в книгу, читаются на одном дыхании и оставляют на языке долгий, нежный привкус экзотического плода, который вы попробовали во сне, а пробудившись, пытаетесь и не можете вспомнить его название.

Солилоквиумы, сомнамбулы, солипсизм… Так бы, наверное, герой одной из новелл Мильштейна (тот, который все повторял про амфибию, амфибрахий, амфитеатр, амфору) отозвался о мильштейновской прозе. И это была бы самая точная рецензия, потому что все равно ничего не понять, даже не пытайтесь. Привычное к классике сознание теряется в мире, заданном такими числами, как 404. Потусторонняя реальность (то есть, согласно некоему неназванному Мильштейном коллеге-программисту - виртуальная реальность, компьютерные миры) - уже вокруг. Сплошные люди без лиц, появляющиеся из ниоткуда и исчезающие в никуда. Фантастичная и пугающая обыденность. Одинокие кометы - мильштейновские кунштюки - миры, которые уже давно не видели маленьких принцев и роз. Приручают тут иначе. Дюрренматтовское наблюдение за наблюдателем (а писатель этот Мильштейном, видимо, любим, тому и один из эпиграфов свидетельство) ведется через прицел оптической винтовки (смотрите рассказ "Розыгрыши"). И для того, чтобы следить за этими редкими созданиями - мильштейновскими персонажами - микроскоп не понадобится. Только телескоп. Или компьютерный монитор. Чтобы "вести" персонажей компьютерной игры. То есть это мы все - персонажи… "Менцель рассказывал, как они дергают мышку, думая, что это такой slleper, ничего не происходит, и тогда Менцель щелкает по экрану, и три золотые рыбки вздрагивают. Клиентов это приводит в восторг". Это об аквариуме в корпусе монитора. Мир Мильштейна (кстати, довольно разряженный: каждый новый абзац - новая Вселенная; Мильштейн признается, что не страдает horror vacui (боязнью пустоты)), одновременно до краев наполнен удивительными артефактами. Да и пейзажи - словно обозначают следы пребывания инопланетян (или гостей из виртуального мира): все эти рельсы, уходящие в море, все эти лунные кратеры на поверхности Земли. Да и Земли ли? Поистине - "где тут поту-, а где посю-?" Уже нельзя просто жить - только интерпретировать жизнь. А интерпретация скукоживается до каламбуров, языковых игр. Многие помнятся: "кафказский пленник", "я излечу тебя от силипсизма" (обращаясь к человеку по фамилии Силь), "невооруженным глазом…, а вооруженным?" (о вышеупомянутом слежении через прицел винтовки); "всеобщая анаграммотность". Уже наступившая реальность антиутопии "машинного мира" резюмируется следующим образом: "Но довольно… Луддит, играющий в компьютерные игры, - это уже не луддит. Homo ludens, в лучшем случае". Мостиками между мирами (поту- и посю-?) служат метафоры, да еще и отраженные в зеркале - буквализированные. Так, например, персонажу снится сон, в котором тот, кто использует его писательское дарование, предлагает ему стать кровником: "Жидкость, которая потекла из моего пореза, оказалась синего цвета. Это были чернила".
Чаще же события в мире Мильштейна не нуждаются в таких обыденных оправданиях, как логика сновидения. И персонажи внезапно пропадают, и сюжеты остаются хронически незавершенными потому, что нет никаких потому. Кто-то тайком нажал Ctrl+Alt+Delete - и экран гаснет. Но, выходя на улицу, мы еще долго продолжаем "вести" своего персонажа.