Когда великие писатели уходят из жизни, после них остаются книги, вмещающие в себя целую эпоху. Такие, как \"Тени исчезают в полдень\" и \"Вечный зов\". Предлагаемые читателю романы \"На изломе\" и \"Смутные времена\" - это своеобразное прочтение замыслов Анатолия Иванова и его идей, обращенных в завтрашний день. В основе этих романов лежат свидетельства о непрестанной работе писателя, видевшего своих героев в будущем.

Юрий Пересунько, следуя новой литературной моде на продолжения известных эпопей, осмеливается переписать один из самых знаменитых в советские годы романов - "Вечный зов". Трудно было ждать удачи от безвестного (псевдоним?) писателя: на то они и эпопеи, что пишутся самой эпохой, а уже потом индивидуумами. Тем более что Александр Иванов так мастерски переплел судьбы главных героев - Савельевых, Инютиных, Кружилиных, Полипова Назарова, Алейникова и многих других - с историей страны, что заставить их жить в иные времена означает уподобить китам, выброшенным на берег.
К тому же дублер Александра Иванова отказался от иронии или пародии - приемов, облегчающих адаптацию старых героев…
В "Смутных временах" сохраняется производственно-политическая тематика. Так, деление персонажей на хороших и плохих происходит в борьбе за сохранение чистоты местной речки Громотухи. И экология природы здесь равна экологии нравственности: честные, но бедные Семен Савельев, Василий Кружилин, Яков Зубов не на жизнь, а на смерть противоборствуют злодеям-чиновникам Евгению Полипову и Николаю Инютину.
Традиционная схема советского "производственного" романа в "Смутном времени" вступает в гибридные отношения с законами массового кино. Последняя треть романа поэтому превращается в детектив с загадочным убийством журналистки, втянутой в нешуточное противостояние бедных патриотов и богатых чиновников.
Возможно, в подобной беллетризации темы "вечного зова" родной земли нет особого греха: "перестройка" (время действия романа) и впрямь напоминала кукольный театр или провинциальное кино. К "крестьянской" же эпопее Александра Иванова о людях с советским менталитетом это уже не имеет отношения. И вряд ли помогает тут роману фигура писателя-диссидента Дмитрия Савельева, уроженца алтайской Михайловки, оказавшегося аж в Нью-Йорке. Повествуя о его эмигрантской любви к "малой родине", Пересунько, увы, часто сбивается на описательность или риторику. Не всегда органичны и "лирические отступления": нечаянные воспоминания героев о минувшей войне или описание тюремных будней современных воров в законе. В итоге роман выглядит мозаичным, и обессиленный автор ставит точку наугад, явно не завершив свою "версию".